Некоммерческое общеобразовательное
частное учреждение
«Рязанский Свободный лицей»
г. Рязань, проезд Гоголя, дом 5
г. Рязань, проезд Гоголя, дом 5
Знакомимся с Рязанским Свободным лицеем! Здесь Вы сможете узнать о нашей школьной жизни.
Интервью Анны Керносовой к 25-летию лицея
— По документам ваша школа — это некоммерческая организация (НКО). Когда люди говорят про НКО, то представляют безграничный альтруизм, помощь нуждающимся. Но также вы называетесь частной школой, а у этого понятия уже совсем другой образ: бизнес, элита, огромные деньги.
— Представление о том, что это коммерция, на которой можно заработать, опасно. Один из плюсов лицея заключается в том, что он не стал абсолютно коммерческим проектом. Да, он является частной школой, родители платят деньги, но нельзя сказать, что это исключительно коммерциализированная идея. Отличники, например, обучаются бесплатно. Несмотря на то, что стоимость трудозатрат на отличника больше, чем на троечника. Отличник движется к олимпиадам, а это для учителей и школы серьезная работа.
Рассчитывать школу как успешный бизнес-проект наивно. Субъекты, составляющие этот проект, — дети, они в рамки бизнес-идей не уложатся. Деньги тут необходимое условие, но это не главное. Потому что иначе есть заблуждение, в котором могут оказаться родители, воспринимающие школу как услугу.
— Как это происходит у вас, с родителями ваших учеников?
— Мы оказываем эту услугу, у нас записано в договоре как услуга. Но относиться к ребенку как к объекту, который получает услугу… Ловушка. Как только ты вместо жизни относишься к ученику как к клиенту, к родителю как к клиенту, то пропадает какая-то существенная часть. Когда меня спросят, сторонник ли я частного образования, я скажу — нет. Я не тот человек, который будет вам рекомендовать эту школу как форму, я буду вам рекомендовать интересных учителей. А где вы их встретите в своей жизни — это уж как вам повезет.
Обычно я отговариваю родителей, которые к нам пришли: мало ли кто что наговорил, вы походите, посмотрите, вот она — школа, вот они — дети. Приглашаю на гостевые дни, советую побыть тут дня три-четыре, примерить на себя все это. Если окажется, что все это ваше, что оно вам подходит, в этом случае мы можем поговорить. Неинтересно обманывать чьи-либо ожидания. Самая гневная отповедь нашей школе в интернете от одной родительницы, часть претензий которой выражалась в том, что у нас нет формы, нет дисциплины, нет доски почета.
Кто-то ждет химчистки, кто-то ждет, что его избавят от домашнего задания, кто-то ждет, что наконец-то займутся его ребенком. Мне интересны родители, которые ожидают, что с их детьми действительно будут взаимодействовать всерьез, по возможности глубоко.
— Ну, давайте про название. Мы много раз искали какое-то объяснение своему самоназванию. Это самый неинтересный из вопросов, потому что там десятки «почему». Отчего свободен Свободный лицей, вопреки чему свободен Свободный лицей и так далее. Вот почему мне порой грустно и неинтересно давать интервью, потому что к названию мы скатимся все равно. Я думаю, что название школы, которая существует уже 25 лет, в некотором смысле простительно для своих основателей, поскольку в тот момент им было лет по 25. Мы же не меняли свое название школы в связи с тем, что мы подрастали. И наше представление о том, что мы хотим сказать своим самоназванием, в тот момент, наверное, отличалось от того, что мы представляем себе сегодня.
Тогда это было сравнение. Не делать так, как мы видим в разных местах, — от противного скорее. В некотором смысле протестно, во многом экспериментально, абсолютно нахально. И мы, двадцатипятилетние нахалы, были абсолютно уверены, что мы знаем, как лучше. Нами двигало скорее ощущение. В какой-то момент мы придумали выкручиваться с помощью Юрия Лотмана, известного литературоведа, автора нескольких восхитительных филологических работ. Он сравнивал понятие свободы с понятием интеллигентности, противопоставляя их хамству и бескультурью.Мне очень интересно беседовать со старшеклассниками о том, что в большей степени движет человеком из двух категорий — «стыд» и «страх». Воздействовать с помощью страха на человека умеет практически каждый. Взрослые пользуется этим способом. Но этический выбор поступка благородного рыцаря или, предположим, самурая не может быть основан на страхе. В том случае, если ваш визави, собеседник или воспитанник в ваших глазах в будущем благородный человек, то остановить его от неправильного, грубого, этически неверного поступка вы можете только с помощью стыда. То есть не совершить чего-нибудь бесстыдное, а не из страха. И на роль благородного рыцаря годится свободный человек. Он внутренне должен обладать правом принятия этических решений. И не в связи с тем, что так принято, а он просто не может поступить иначе. Это характеристика, которая относится к самостоятельному свободному человеку.Хотя мы, наверное, молодцы. Я не помню, кому именно принадлежала идея назвать его свободным. Угадали со словом, оно оказалось настолько серьезным, что хватило навырост.
Мне очень интересно беседовать со старшеклассниками о том, что в большей степени движет человеком из двух категорий — «стыд» и «страх».
— Получается, сначала это было дерзновение, а потом дальнейшее осмысление? Его хватает до сих пор.
— Хватает до сих пор, и его не хочется менять, хотя было время, когда нам рекомендовали. Разные там начальники говорили: «Ну что же вы вот, ребят, обозвались какой-то ерундой? От кого тут свобода-то? Не могли бы что-нибудь попроще? Например, именем Л. Н. Толстого. Ваши коллеги стали называться именем Ушинского, выберите и вы себе какого-нибудь Песталоцци».
— Да, сейчас получается очень смело. Время поменялось.
— Да, нахально. И зачем собственно вы себе это позволяете… [смеется]. Я вспомнил еще одну интересную ассоциацию. Если вам знакомо творчество Марка Захарова, то вот финальная сцена фильма «Дракон».
— Когда Ланселот говорит «Надо убить дракона в себе»?
— Нет. Финальная сцена там интереснее: когда Ланселот видит дракона, летящего в небе, и понимает, что это игрушка, которую держат на земле, человек, держащий нить, оборачивается. А это Янковский, играющий дракона.
— Ну?
— Что ну?
— Будем биться? Тут же дети.
А Ланселот говорит: «Будем». Янковский в роли дракона ему отвечает: «Ну что ж, тогда все только начинается». И они в компании детей уходят дальше и дальше в финальные кадры.
Для нашей компании все это было дерзновенным, была романтика сравнения себя с возможным подвигом. И эта площадка казалась нам местом борьбы против всего плохого за все хорошее. Поэтому — дети. Где-то даже ассоциативно драконы, мечи, рыцарские доспехи (показывает взглядом на атрибуты в кабинете директора). Это игра, в которую большие мальчики продолжают далее играть по жизни.
— Получается, никогда этот процесс не останавливается. Каждый новый случай, каждый новый год начинается, каждый новый ученик — это…
— Поле битвы. Да. Постоянно надо себя спрашивать, соответствуем ли мы внутренне этой задаче… [пауза] Я поэтому не даю интервью.
— Ну почему, «поэтому»?
— Потому что мысль изреченная есть ложь. Пусть лучше это будет внутренним и невысказанным, недосказанным, надуманным, но не произнесенным. Это как с самоназванием. Слишком общее — это хорошо, а вот начинаешь объяснять, почему «свободный», и уходит смысл. Фраза о том, что мысль изреченная — ложь, глубока. Здесь интересна мифология медицины на ранних стадиях. В средневековье считалось, что главное — определить, какая из болезней забралась в человека, и если назовешь ее имя, то ты обретаешь над ней силу, можешь ее изгнать. И обратная игра, сохранение тайны настоящего имени у древних славян. Есть имя, которое знают все, есть тайное имя. Поэтому, ведя разговор настоящий и глубокий о смыслах людей, которые занимаются одним гуманитарным проектом, опасно впасть в самолюбование. Лучше просто заниматься делом.
— В этом году вам исполнилось 50, а лицею — 25. Эти цифры впечатляют. Вы действительно были совсем мальчишками. Я, мои сверстники уже старше тогдашних вас, а мы что-то не спешим так рисковать, создавая романтичные площадки «борьбы за все хорошее». Знаю, что у вас к тому моменту маленькие дети были. Откуда столько смелости? Что у вас за команда была?
— Время совпало в том числе. Тогда было время перемен. Если бы страну не тряхнуло так, мы, скорее всего, спокойно бы прошли по рельсам своей намеченной жизни. Я учился в мединституте, мог действительно стать врачом… Но обстоятельства сложились иначе. Есть такая фраза «Господь управил».
Почти вся наша команда — это вожатые лагеря «Рубин» [рязанский лагерь актива комсомола/старшеклассников]. Еще это штаб комсомольский. Наверное, потащил за собой существующий к тому времени опыт комиссарства [так в лагере называли вожатых], взаимодействия с детьми, потянуло. Пожалуй, в нашем поколении это был самый заметный педотряд «Рубина». Мальчики, имевшие опыт самого лагеря, комсомольского штаба, вернулись после армии и стали вожатыми. Целая команда. С одной стороны, мы стали посерьезней, с другой стороны, посамостоятельней. Мне кажется, с этим связано. Но это фантазия, пришедшая в голову сейчас. И как раз появилась тогда Надя Куликова, инспектор, инструктор обкома ВЛКСМ, которой поручили руководить лагерем. Это совпало с возвращением после долгого отъезда Софии Юрьевны [Ивановой]. Мне кажется, компания формировалась тогда. Какая-то застрявшая между времен. Мы не перешли из детского состояния, в нем застряли.
Место, где появился лицей как идея, — это 34-я школа, где мы встречались и параллельно «Рубину», и после того, как выросли из него. Наша компания продолжала клубиться вокруг 34-й школы, где мы занимались коммунарскими сборами, походами. То, что на стене [фотографии], — это походы, проект «Мещера». Мы в 1991 году придумали лагерь, который был построен по принципу, похожему на рубиновский, то есть КТД [коллективное творческое дело], самоуправление, дежурные командиры — все такое.
— Передвижной?
— Это был поход. Проект «Мещера» проработал двадцать сезонов. Потом на этой технической базе параллельно появился проект «Гражданин Мира» [передвижной правозащитный лагерь, существовавший с 2001 по 2011 гг.]. Идея лицея мне принадлежит в меньшей степени, как идея… Про меня, наверное, — это взяться за какое-то безнадежное дело и тянуть, пока оно продолжается. Яркие были головы, тот же Андрей Куликов, одноклассник, с которым мы начинали. Он был первым директором. Делалось это абсолютно вместе, на кухне у кого-то. Создавали, писали бумаги, запускали этот проект.
Про меня, наверное, — это взяться за какое-то безнадежное дело и тянуть, пока оно продолжается.
Напишите ваш вопрос, имя и удобный способ связи